Глава 22. Добра ко мне

Почему ты так печален? В твоих глазах слезы.Не сомневайся, доверься мне. Не нужно стыдиться слез,Открой мне свое сердце, я знаю, как нелегко тебе в эти трудные времена.Вокруг сгущается мрак, и ты не знаешь, как поступить.В чем бы ты ни признался. Ничто не заставит меня усомниться в тебе, перестать любить тебя.
The Pretenders — I’ll stand by you
2 сентября 1971 года
Утро после церемонии отбора прошло за гриффиндорским столом в Большом зале, новоприбывшие и вернувшиеся в школу ученики жадно поглощали свой завтрак.
Миа нежно улыбнулась, пока пыталась уложить волосы брата в какое-то подобие нормальности, как всегда делала их мама. Джеймс в отместку еще больше растрепал волосы и вызывающе ухмыльнулся. Питер все утро цеплялся за Сириуса, но вскоре прилетели совы с почтой.
Накануне вечером каждый из учеников отправил письмо домой, поэтому Джеймс и Миа не удивились, когда им на колени рухнула посылка от родителей, которые написали, что взволнованы их распределением в Гриффиндор. Оба родителя воспользовались моментом и дали совет на предстоящий год, в конце пергамента была даже приписка от Тилли, которая гордилась юными Поттерами и написала, что она знала, они попадут в Гриффиндор, потому что являются такими талантливыми и смелыми.
Чтение письма было прервано упавшим на стол ярко-красным конвертом, который уронил большой филин, попытавшийся укусить Сириуса, получателя, когда тот потянулся к птице, она же схватила сосиску с его тарелки и снова взлетела.
— Дурацкая сова, — Сириус со вздохом уставился на лежащее перед ним письмо. — Ну, не сказать, что я удивлен.
— В чем дело? — спросил Джеймс. — Подожди… это то, о чем я думаю?
Испытывая отвращение к Вальбурге Блэк, Миа покачала головой.
— Громовещатель.
— Что такое громовещатель? — спросила Лили, садясь рядом с Мией и глядя через стол, с любопытством заметив, как Сириус с презрением смотрит на красный конверт.
Близнецы вздрогнули, ожидая надвигающейся бури, в то время как Лили с нетерпением наблюдала за действием. Остальные за столом вежливо отвернулись, хотя Сириус уже получал любопытные взгляды от заинтересованных соседних столов Когтеврана и Пуффендуя.
— К черту это, — прорычал он и потянулся за письмом, разорвав его в дерзком вызове.
Рев наполнил весь Большой зал, разъяренный голос вопящей Вальбурги Блэк оглушил огромное пространство:
— СИРИУС ОРИОН БЛЭК! ТЫ ПРЕЗРЕННОЕ ПОДОБИЕ ВОЛШЕБНИКА! ОПОЗОРИЛ ЧЕСТЬ ДОМА МОЕГО ОТЦА! ТЫ НАВЛЕК ПОЗОР НА СВОЮ СЕМЬЮ! КАК ТЫ СМЕЕШЬ НАРУШАТЬ ТРАДИЦИИ!
Миа нахмурилась, знакомые вопли наполнили ее тело напряжением, когда в голове всплыли годами выслушиваемые насмешливые замечания женщины.
Однако Сириус сидел прямо, глядя на алый громовещатель с чистой ненавистью, в то время как все остальные ученики отпрянули от шума, как будто они слышали голоса собственных родителей.
— БЛАГОДАРИ САЛАЗАРА, ЧТО У НАС ВСЕ ЕЩЕ ЕСТЬ ТВОЙ БРАТ, КОТОРЫЙ ПРОДОЛЖАЕТ И СООТВЕТСТВУЕТ ТРАДИЦИЯМ НАШЕГО БЛАГОРОДНОГО ДОМА. С САМОГО РОЖДЕНИЯ ТЫ БЫЛ СПЛОШНЫМ РАЗОЧАРОВАНИЕМ! НА САМОМ ДЕЛЕ, Я БЫ ХОТЕЛА, ЧТОБЫ ТЫ НИКОГДА НЕ РОЖДАЛСЯ, МЕРЗКИЙ МЕЛКИЙ…
— Инсендио! — рявкнула Миа, взмахнув палочкой.
В тот же миг красный конверт вспыхнул, кричащий голос исчез в дыму, когда пергамент свернулся и упал в небольшую кучку пепла.
Джеймс, Лили и другие гриффиндорцы уставились на Мию широко раскрытыми глазами, явно потрясенные тем, что она с точностью произнесла такое заклинание, но ей было все равно. Вместо этого ее взгляд упал на Сириуса, который продолжал смотреть на остатки письма, как будто оно все еще кричало на него.
***
Рано или поздно ученики покинули Большой зал и разбрелись по занятиям, но шепотки преследовали Сириуса до конца дня. Миа и Джеймс все время находились рядом, они сверлили взглядом тех, кто неотрывно пялился на Сириуса, большинство смотрящих были слизеринцами, которые знали Блэков и находили произошедшее забавным. Почему-то после этого события лишь единицы помнили, что Миа могла творить магию, еще даже не ступив в учебный класс.
Римус присоединился к ним только на занятиях, он выглядел хуже прежнего, несмотря на то, что смог отоспаться, тем не менее, Миа улыбнулась и шепотом поделилась с ним тем, что произошло за завтраком.
Они заняли свои места на Чарах, молодые гриффиндоры молча расположились, оградив Сириуса ото всех, Джеймс сел с одной стороны от него, Миа — с другой. Римус и Питер заняли места перед ним и позади него соответственно. Сириус ничего не сказал своим друзьям, чтобы дать им понять, что благодарен, но все же он повернулся к Мии и слабо улыбнулся.
Отвлекшись на неприятные утренние события и улыбку Сириуса, Миа не обратила внимания, когда профессор Флитвик задал первый вопрос:
— Может ли кто-нибудь сказать мне, в чем разница между чарами, проклятием, сглазом и заклинанием?
Миа знала ответ. Она провела шесть лет в Хогвартсе и была известна как самая умная ведьма своего возраста. Миа завершила свой шестой курс с лучшими оценками и получила одиннадцать С.О.В. на пятом курсе. Однако в первый день Чар она была недостаточно быстра.
Лили Эванс оказалась быстрее.
Ее рука взлетела в воздух с рекордной скоростью, и она отчаянно потрясла ею, сидя на краешке стула.
Джеймс и Сириус захихикали, глядя на эту сцену, а Миа в ужасе уставилась на спину девочку. «Боже милостивый, неужели я так выгляжу?». Она моментально приняла решение расслабиться и не торопиться, опустив руку.
Ее чрезмерное стремление доказать свой талант и интеллект было тем, что привело ее, Гарри и Рона к плохому началу взаимоотношений, а сейчас она должна была наслаждаться этой жизнью. Миа тихо кивнула себе, решив, что затаится. Хотя она все еще планировала выполнять свои обычные стандарты во время уроков и экзаменов, она знала, что ей нечего доказывать кому-либо еще.
***
5 сентября 1971 года
Шли дни, и обучающиеся погрузились в комфортную рутину.
Лили проявила большой талант в Чарах, в то время как Джеймс и Сириус преуспели в Трансфигурации, иногда в это было трудно поверить, учитывая, что они, казалось, редко концентрировались и постоянно попадали в неприятности.
Неудивительно, но Римус превосходно справлялся с Защитой от темных искусств, и Миа провела весь урок, смотря на него с понимающей ухмылкой на лице.
Удивительно, но Питер практически прилично работал на Зельеварении, но его мгновенно превзошли Лили Эванс и Северус Снейп, которые стали любимцами профессора Слизнорта.
Травология стала сущим кошмаром для каждого, когда Лили случайно налила слишком много воды в горшки с цветущими подпрыгивающими луковицами, что привело к грязевой битве в классе, во главе этого разбоя стояли Джеймс и Сириус. Почти все смеялись и веселились, за исключением Лили, разумеется, и Римуса, которого освободили от занятий в связи с его болезнью.
Сидя за гриффиндорским столом в Большом зале, Миа нахмурилась, пока ее брат и друзья ужинали. Тянулся ленивый вечер понедельника, солнце только скрылось за горизонтом. В небо поднялась полная луна, поэтому Мию обуревало беспокойство о Римусе, она знала, он проведет свою первую ночь в Визжащей хижине в одиночестве.
После быстрого перекуса во время ужина она извинилась и прокралась обратно в общежитие, порылась в своем сундуке и вынула маленькую упаковку шоколадных лягушек, которые всегда были у нее под рукой на всякий случай.
Она вошла в больничное крыло и улыбнулась мадам Помфри.
Мадам Помфри подняла глаза.
— Мисс Поттер, вы хорошо себя чувствуете?
— Да, привыкаю, — сказала Миа, зная, что целительнице, вероятно, было любопытно. — Я хотела спросить, разрешено ли Римусу Люпину принимать посетителей? Я знаю, что несколько дней назад его послали сюда с болью в животе.
Она произнесла эти слова, но позволила своему взгляду донести иную мысль. Миа надеялась, что мадам Помфри поймет.
Если целительница и уловила ее намек, то не стала говорить что-либо конкретное о Римусе или его нынешнем состоянии.
— Сегодня никаких посещений, дорогая. Возможно, завтра.
Она все поняла. Потому что знала, Римус вовсе не в больничном крыле, а в хижине под полной луной, где-то между Хогвартсом и Хогсмидом.
— Ничего, если я оставлю ему кое-что? — спросила она, протягивая мадам Помфри горсть шоколадных лягушек. — Это его любимые. Они заставят его чувствовать себя лучше.
Мадам Помфри склонила голову.
— Я возьму их, дорогая. Очень любезно с вашей стороны думать о нем.
— Он… мой друг, — Миа грустно улыбнулась и повернулась, чтобы уйти.
На следующий день Римус все так же не появился на занятиях, он восстанавливался в больничном крыле. Однако вечером он присоединился к своим друзьям за ужином, занял место рядом с Мией, которая мило улыбнулась и наполнила его тарелку едой, в то время как он сам поставил локти на стол и положил подбородок между ладонями.
Она нежно убрала челку с его лба.
Он с благодарностью посмотрел на нее, когда полез в карман, чтобы вытащить карточку из шоколадной лягушки, и молча положил ее перед ней.
Она посмотрела вниз и увидела дерзкое лицо Годрика Гриффиндора, уставившегося на нее. В нижней части карточки чернилами было написано: «Спасибо».
Миа улыбнулась ему.
— Не за что.
***
4 октября 1971 года
Несмотря на то, что ей наскучила работа в классе, так как она все это уже знала наперед, Миа была занята тем, что заботилась о своем брате и друзьях.
Джеймса и Сириуса уже однажды наказали за то, что они оказались вне постели в комендантский час, пока пытались найти кухню и пронести различные снэки обратно в общежитие. Римус изо всех сил стремился держаться подальше от неприятностей, но Джеймс и Сириус безжалостно пытались втянуть его и Питера в свои шалости.
Миа постепенно налаживала дружеские отношения со своими соседками по комнате: Лили, Мэри и Алисой, которые были менее раздражающими, чем Лаванда и Парвати.
Во время приближающегося полнолуния Римус вновь заболел, сердце Мии болезненно сжалось в груди, когда она увидела, как его тошнило. Она чувствовала свою беспомощность и растущую тревожность, поэтому, когда ранним утром в воскресенье он ушел в больничное крыло, а Миа провела несколько часов, расхаживая из сторону в сторону перед кабинетом директора, она все еще сказала:
— Кислотные шипучки!
Горгулья отступила, позволив ей подняться по винтовой лестнице.
Дамблдор поприветствовал гостью улыбкой.
— Добрый вечер, мисс Поттер. Чем я могу быть полезен в столь поздний час? Надеюсь, это не связано с обстоятельствами, связанными с вашим присутствием здесь, в 1971 году? У меня было недостаточно времени, чтобы создать безопасные условия для исследования вашего Маховика времени.
Девочка замолчала, застигнутая врасплох его словами. Неужели Миа уже забыла, что Дамблдор обещал разобраться с Маховиком и, возможно, отправить ее домой?
— Нет, сэр, я и не предполагала, что вы закончили с исследованием. Все в порядке. Я начинаю привыкать к этой новой жизни, в которую меня… — заставили, нет, обманули. Она проигнорировала термины, которые всплыли у нее в голове — Я делаю то, что вы сказали. Следую правилам, которые оставил мне Римус.
— Верно, ваш будущий мистер Люпин. Я заметил, что вы очень привязались к другому мистеру Римусу Люпину здесь, в Хогвартсе. Я могу только предположить, что они являются одним и тем же человеком.
Она кивнула с грустной улыбкой.
— Так и есть, профессор.
— Как бы я ни предостерегал себя от того, чтобы узнать больше о будущем, я не могу отрицать, что испытываю большое облегчение, зная некоторую информацию об этом конкретном ученике, — сказал он, разделяя выражение ее лица.
— Собственно, именно по этой причине я и пришла сегодня, сэр, — сказала Миа. — Я знаю.
— Вы знаете?
— Я знаю настоящую причину, по которой в этом году была посажена ива, сэр.
— Понимаю.
— Я хотела бы попросить разрешения оставаться с ним. Не в хижине, конечно, — быстро сказала она. — Но до и после. В будущем я заботилась о нем. Я знаю, как залечить его раны и какие снадобья ему нужны, чтобы боль прошла легче, — ей хотелось бы знать рецепт того, что имело бы наибольшее значение, например, рецепт зелья волчьего аконита, вот только он появится совсем не скоро.
Дамблдор на мгновение потерял этот постоянный блеск в глазах.
— От ликантропии нет лекарства, мисс Поттер.
— Нет. Но… он мой друг, и, зная то, что знаю я… я не могу оставить его одного, — она посмотрела вниз. — Это больно.
— У вас доброе сердце, мисс Поттер, и добрые намерения. Но, независимо от вашего присутствия, молодой мистер Люпин все так же будет испытывать боль от своих превращений, — Дамблдор говорил четко и с большим сочувствием в голосе. Миа знала, что именно из-за него Римусу разрешили посещать Хогвартс. У него были личные инвестиции в мальчика.
— Я имела в виду, что это больно для… меня, — сказала она с тревогой, а затем поспешила уточнить, — знать, что он страдает в одиночестве.
— Понимаю. Полагаю, у вас есть способ сообщить ему, что вы знаете о его состоянии?
— Да, сэр. В моей первоначальной временной шкале я поняла это сама, — сказала она, вспоминая эссе, которое Снейп заставил их написать, намеренно надеясь, что кто-то вроде нее разгадает секрет Римуса и публично раскроет его. Но она хранила эту тайну почти весь год. — Я предполагаю, что просто буду действовать так же, как и раньше.
Дамблдор благодарно улыбнулся.
— Тогда я разрешаю вам навещать его, когда он болен.
Она вздохнула с облегчением.
— Благодарю вас, профессор.
— К сожалению, профессор Стебль уже проводила молодого мистера Люпина на ночь под Гремучую иву. Однако вы можете подождать его в больничном крыле. Передайте эту записку мадам Помфри, объясняющую ваше присутствие. Я дам ей разрешение помочь вам с любыми зельями, которые могут понадобиться и поспособствуют мистеру Люпину легче восстановиться.
***
5 октября 1971 года
Несколько часов спустя Миа проснулась в больничном крыле после того, как мадам Помфри предложила ей переждать долгие часы, пока луна, наконец, не сядет и не будет безопасно вернуть Римуса в лазарет. Она нервно ждала, когда целительница перенесет его на ближайшую кровать, и, когда ее взгляд, наконец, упал на его разбитое и кровоточащее тело, Миа прикрыла рот, чтобы подавить рыдания, которые угрожали вырваться из нее.
— Я думала, вы видели это раньше, мисс Поттер? — спросила мадам Помфри.
— Я… — Миа нахмурилась и вытерла слезы с глаз. — Да, просто… он такой молодой. Это несправедливо.
Она подошла к краю кровати, глядя на лежащего без сознания Римуса. В будущем он сможет просыпаться сразу после восхода солнца, но сейчас, будучи таким маленьким и юным, боль была слишком невыносимо сильной. Она встряхнулась и выпрямила спину.
— Ему нужно успокоительное, пока я залечиваю его раны.
— Оно на столе, дорогая, — указала мадам Помфри, и Миа кивнула, потянувшись за склянкой. Опрокинув зелье в горло Римуса, она осмотрела крошечные шрамы, оставшиеся на лицо, Миа заметила, что те получены не от когтей Лунатика, а, скорее всего, стали последствиями взбесившегося волка, который в отчаянии бился о дверь и стены хижины. В некоторых ранах даже остались занозы, которые Миа Сво бодный м ир ра нобэ медленно и осторожно удаляла.
После того, как мадам Помфри мягко левитировала и перевернула тело Римуса, Миа обратила свое внимание на глубокую рану, проходящую по всей длине его спины вдоль позвоночника, зная, что именно здесь его кожа разорвалась во время трансформации. Подняв палочку, она молча очистила кожу от засохшей крови, после чего принялась восстанавливать плоть. Миа изо всех сил старалась оставаться бесстрастной, несмотря на то, что это напоминало ей о непосредственных последствиях войны.
— Вы весьма искусны в этом, мисс Поттер. Могу я спросить, были ли вы целителем в своей предыдущей жизни?
Миа нахмурилась, думая о войне.
— Нет, просто… это навык, который мне пришлось приобрести за эти годы.
— Возможно, вы можете воспользоваться подаренным вам вторым шансом и использовать свои навыки с пользой в будущей карьере, — предложила мадам Помфри с доброй улыбкой.
— Я благодарна тому, что у меня еще есть время подумать об этом, — призналась Миа. Письмо Римуса велело ей жить и наслаждаться жизнью. Она сделает это, не беспокоясь о будущем. По крайней мере, не больше, чем нужно.
— Он скоро проснется, — предупредила мадам Помфри, наблюдая, как Миа наносит капли бадьяна на отметины на лице Римуса. — Есть еще успокаивающее и болеутоляющее зелья, если вам понадобится. Я оставлю вас наедине.
Оставшись одна, ожидая, когда Римус проснется, Миа не могла не вспомнить, как в первый раз помогла исцелить своего друга.
— Это я во всем виновата, — всхлипнула Гермиона в свои руки. — Я должна была попросить Снейпа научить меня…
— Я думаю, все были немного заняты, да? — Тонкс прервала ее и одарила грустной, кривой улыбкой.
— Я должна была научиться варить зелье. Теперь Римус страдает, — Гермиона вытерла глаза. Она, разумеется, изучила само зелье, но затем отвлеклась на то, что нашла своих родителей и узнала о необратимости Обливиэйта, поэтому не успела даже приступить к варке аконита, не говоря уже о правильной последовательности использования ингредиентов, стоит ей что-то пропустить или добавить не в том количестве, как волчий аконит мог оказать смертельным.
— В этом нет твоей вины, — настаивала Тонкс, ее усталые глаза потемнели.
Они с Гермионой не спали уже несколько часов, слушая, как волк в подвале внизу завывал и грубо бросался на металлические прутья клетки, которая держала его запертым внутри. За всю ночь даже Бродяга не смог успокоить его.
Тедди слегка простудился, что заставило Римуса волноваться и нервничать, что, по-видимому, заставило волка внутри него переживать, как и всегда. Сириус хотел отвезти друга куда-нибудь подальше и провести полнолуние на свежем воздухе, где тот мог бы сбросить свою энергию, но не было достаточно безопасного места и не было никакого способа узнать, попытается ли Лунатик вернуться к Тонкс и Тедди, причинив вред кому-либо на своем пути.
В течение ночи, каждый раз, когда он издавал громкое рычание, сопровождаемое болезненным визгом, Тонкс и Гермиона подпрыгивали и крепко закрывали глаза.
— Думаешь, он уже проснулся? — задалась вопросом Гермиона, глядя, как свет утреннего солнца струится сквозь щели в занавесках.
— Почти, — сказала Тонкс со вздохом облегчения. — Я решила дать ему час форы после последнего воя. Дам ему шанс восстановить свою скромность, прежде чем я спущусь. Очень мило с твоей стороны прийти и помочь.
— Римус всегда был рядом, когда мне было больно, — Гермиона пожала плечами, вспомнив, как она проснулась после битвы в Отделе тайн в конце пятого курса, и Римус был у ее постели, предлагал позаботиться о ней, хотя сам все еще безмолвно оплакивал смерть Сириуса.
— Так, давай спустимся вниз.
Когда две ведьмы вошли в подвал на площади Гриммо, Гермиону мгновенно встретил запах крови и пота. Она нахмурилась, когда Тонкс пошла вперед, чтобы убедиться, что Римус, по крайней мере, одет.
Измученный Бродяга спал в углу, проведя здесь всю ночь и пытаясь держать оборотня в узде.
Нерешительно шагнув вперед, Гермиона посмотрела на клетку в конце комнаты, где Тонкс с палочкой наготове склонила к ней голову. Римус велел им быть начеку. Он заявил, что даже после возвращения в человеческое состояние волк может задержаться на поверхности сознания. Никто не знал, что сделает отсутствие волчьего зелья.
— Римус? — прошептала Гермиона, подходя к открытой двери клетки.
Глаза Римуса, как она с удивлением заметила, были золотыми, когда он соизволил заметить ее присутствие. Встретившись с ней взглядом, он зарычал низко и угрожающе.
Мгновенно проснувшийся Бродяга предупреждающе зарычал.
Гермиона оглянулась через плечо на собаку, прежде чем снова обратить внимание на Римуса. Она держалась на расстоянии и опустилась на колени на пол, не делая резких движений.
— Тонкс, перекати ему склянку с успокаивающим напитком. Это Римус, но волк все еще на взводе. Зелье должно привести его в чувство, — объяснила она и внимательно наблюдала, как Тонкс вытащила маленькую склянку из сумки, которую приготовила Гермиона, и покатила ее к Римусу, который уставился на нее.
— Римус, прими зелье, — велела Гермиона, склонив голову набок и выставив шею в знак подчинения.
Его волчьи глаза, казалось, на мгновение вспыхнули при виде этого действия, после чего сменились на обычные мягкие зеленые радужки. Он поморщился от боли и немедленно потянулся к склянке, опрокинул ее содержимое в горло, закашлялся, а затем рухнул на пол.
— Подержи его, пока я займусь спиной, — сказала Гермиона Тонкс, когда они обе быстро вошли в клетку и подошли к телу Римуса.
— Привет, любовь моя, — Тонкс села у его головы, провела пальцами по мокрым от пота волосам и осторожно потянула за плечи, чтобы показать Гермионе свежие раны на спине, девушка быстро удалила кровь и залечила кожу.
Когда Гермиона закончила, она подала знак Тонкс, которая повернула Римуса обратно и улыбнулась в глаза своей пары.
— Давай-ка приведем в порядок это прекрасное лицо.
Римус нахмурился, изо всех сил стараясь не зарыдать от боли или не потерять сознание.
— Уже много лет все не было так плохо.
Тонкс поцеловала его в лоб.
— Волк беспокоится о Тедди, вот и все. Этого следовало ожидать. Кстати, мама звонила сегодня утром. Он уже чувствует себя лучше.
Римус вздохнул с облегчением, поморщившись от боли, когда Гермиона залечила еще одну рану.
Гермиона прошептала.
— Прости, Римус.
— Ты не виновата, — сказал он, протягивая ладонь и беря ее за руку. По какой-то причине этот жест, казалось, принес ему больше утешения, чем ей.
— Я должна была выучить процесс приготовления зелья, когда у меня была такая возможность.
Римус покачал головой.
— Не за что извиняться, Гермиона. Если кто-то и сможет придумать, как правильно сварить для меня зелье волчьего аконита, так это ты. Я знаю, что ты можешь это сделать, — он улыбнулся ей, но затем зашипел, когда новое болезненное ощущение пронзило его тело.
— Я пойду принесу тебе еще болеутоляющего зелья, — Гермиона встала.
Тонкс покачала головой и отступила в сторону.
— Останься. Я принесу, — она прошла мимо Бродяги, жестом приглашая его следовать за ней. Когда собака замешкалась, она вздохнула. — Да ладно тебе. Знаешь, тебе тоже нужно отдохнуть, — Тонкс поднялась по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, и Бродяга медленно последовал за ней.
Гермиона изучала раненого мужчину перед собой, чувствуя себя неловко. Его трясло от боли. Закусив губу, она почти инстинктивно двинулась вперед, провела пальцами по его волосам, как это сделала Тонкс.
Он вздохнул с явным облегчением, его голос немного дрогнул, когда мужчина тихо сказал:
— Спасибо, Гермиона. Ты всегда была… очень… очень добра ко мне, касаемо моего состояния.
Она нахмурилась, вытирая скатившуюся слезу.
— Ты никогда не заслуживал ничего меньшего, чем доброты, Римус, — прошептала она и удивилась, когда он сломался от этих слов. Мужчина тихо всхлипнул и обнял ее за талию, его плечи затряслись. Глаза девушки расширились от удивления, что он показал ей такую уязвимость, но она продолжала гладить его волосы, шепча слова утешения.
Тихое ругательство на лестнице предупредило ее о возвращении Тонкс, и Гермиона на мгновение напряглась, осознав, что такое положение может выглядеть невероятно неуместным перед женой Римуса.
Однако Тонкс, казалось, это нисколько не волновало. Вместо этого она взглянула с благодарностью и облегчением, когда подошла, протягивая склянку с обезболивающим зельем.
***
Римус открыл глаза, его взгляд упал на стул рядом с кроватью, где сидела Миа. Он выглядел усталым и растерянным, чего она вполне ожидала.
— Миа, — хрипло прошептал он.
Она ласково улыбнулась ему.
— Привет, Римус.
Он медленно огляделся, в его глазах нарастала паника.
— Г-где я?
— В больничном крыле. Тебе нужно еще одно болеутоляющее зелье?
— Что ты здесь делаешь? Почему ты здесь? — он попытался сесть, но это было явно болезненно. Римус тихо вскрикнул, одна рука инстинктивно потянулась к спине.
Девочка бросила быстрый взгляд, пока он отвлекся, радуясь, что рана зажила чисто, но шрам все еще оставался покрасневшим, а кожа туго натянутой. Это выглядело, мягко говоря, неудобно.
Когда он снова сосредоточился на ней, Римус вздрогнул, явно не осознавая, что она села так близко. Чтобы он не причинил себе еще больше боли, Миа осторожно положила руки на обнаженную кожу его плеч.
— Успокойся, Римус, я забочусь о тебе.
Он отстранился от нее, вздрогнув, когда она прикоснулась к нему.
— Что? Нет, я в порядке, просто немного болен, вот и все. Я не хочу, чтобы ты что-нибудь подхватила.
— Этого не будет, и ты не болен.
Он посмотрел ей в глаза, в его собственных читался ужас.
— Римус, я знаю.
— Ты… знаешь?
Его нижняя губа задрожала, и внезапно Миа поняла, сколько ему лет. Это определенно был не тот взрослый мужчина, который является для нее символом силы. И этот старший Римус, как известно, сломался после трансформации, плача в ее объятиях. Перед ней — испуганный одиннадцатилетний мальчик, который никогда не знал доброты в отношении своего состояния, кроме своих родителей. Однако Миа убеждена, что он страдал и дома.
— Я знаю о твоей ликантропии, — четко сказала она как можно более добрым тоном.
— Я не знаю, что… — начал он, но сдался, когда слезы навернулись на его глаза. Закрыв лицо руками, он спросил: — Как?
Куда бы она ни прикоснулась, он пытался отстраниться, но Миа не позволяла ему. Она ласково погладила кожу его рук и пальцами убрала волосы со лба.
— Я читаю книги, вижу знаки, и я умнее даже тебя, — ласково сказала Миа. — Я поняла это в прошлом месяце, когда ты заболел в полнолуние. Вот почему оставила тебе шоколадных лягушек. Я знаю, они помогают тебе чувствовать себя лучше.
Она нахмурилась, когда протянула руку, чтобы провести пальцами по его мокрым от пота волосам, и он вздрогнул.
Римус всхлипнул, все еще держа голову в руках, и заплакал.
— Тебе надо идти. Я… Ты не должна была знать. Мне придется уехать. Никто не должен был узнать.
— Никто не узнает, — пообещала Миа. — Я поделилась своими подозрениями с Дамблдором, и он разрешил мне быть здесь с тобой каждый месяц, до и после твоего превращения.
— Ты… ты не боишься? — Римус медленно опустил руки и потрясенно посмотрел на нее.
— Тебя? — Миа улыбнулась. — С чего бы мне бояться тебя, Римус?
— Я чудовище! — закричал он, сверкая золотыми глазами.
Миа сердито зарычала, и кончики ее волос вспыхнули буйной магией.
— Не смей! Ты говоришь о моем друге! Ты выжил в ситуации, в которую тебя поставил кто-то другой, — слезы выступили у нее на глазах, когда она осознала собственные слова. — Все, что ты можешь сделать, это следовать правилам, держать людей в безопасности и пытаться найти какое-то подобие счастья в этом процессе.
Он покачал головой.
— В этом нет никакого счастья, Миа.
— Будет, — пообещала она ему, думая о Тонкс и Тедди. — И пока ты не поймешь этого, моя работа — помочь сделать это менее болезненным. Тебе нужно еще одно болеутоляющее зелье?
— Ты… ты исцелила меня? — спросил он, протягивая руку за спину, чтобы коснуться шрама. — Мадам Помфри делала это в прошлом месяце, и… я чувствую разницу.
— Я очень быстро учусь.
Римус нахмурился.
— Мне не нужна твоя помощь. Я не хочу причинять тебе боль.
— И я не хочу, чтобы тебе было больно дольше, чем ты вынужден, — сказала она, не принимая «нет» в качестве ответа. — Ты позволишь мне заботиться о тебе и быть рядом, чтобы тебе не пришлось быть одному. В обмен я обещаю никогда не подвергать себя опасности, пока ты будешь близок к своему превращению. Я не собираюсь следовать за тобой под Гремучую иву.
Его глаза расширились.
— Ты и об этом знаешь?
— Как только рассказала Дамблдору, что я выяснила и хочу помочь, он все мне объяснил.
— Я… — Римус опустил глаза, внезапно смутившись. Миа знала этот взгляд. Она видела его постоянно, когда люди вспоминали прошлое Гарри или семью Рона. Это был взгляд, который кто-то использовал, когда думал, что его жалеют. — Я не очередной заблудившийся пес, как… как Сириус.
Миа улыбнулась ему.
— Нет, это не так. Сириус — потерянный щенок, которому нужен хороший дом, — Сириус был ранен, и ему потребовались недели, чтобы прийти в себя после того, как его мать послала этого громовещателя утром после Распределения. — Ты мальчик, оказавшийся оборотнем, которому нужен хороший друг.
— Почему ты так… — начал Римус, пытаясь подобрать подходящее слово, — добра ко мне, Миа?
Она проглотила всхлип, который угрожал вырваться из ее горла. Подвинувшись, Миа села рядом с ним на кровать, нежно обняла его за плечи. Он вздрогнул от прикосновения, и девочка видела, как мальчик пытается оставаться сильным, скрывая свои слабости.
— Ты никогда не заслуживал ничего меньшего, чем доброты, Римус.
Он тихо всхлипнул и обнял Мию за талию, его плечи дрожали, когда мальчик плакал рядом с ней.
Ее взгляд смягчился, когда Римус обнажил свою уязвимость, что, как она предположила, было в первый раз. Ей показалось, что он открыл свое сердце в этот момент. Она пообещала себе, что будет обращаться с ним хорошо.