Глава 38.1

25 февраля. Рэйвенхед.
— Паркинсон, твоя очередь. Выходи.
Спокойная интонация голоса Поттера резко контрастировала с внушаемым ей ужасом.
Эдвард Паркинсон уже давно потерял всякую надежду на спасение или выживание. Он знал, что однажды Поттер придёт за ним и сделает то, что он делал с похищенными им людьми. Эдвард молча решил для себя, что встретит свой конец с достоинством, подобающим Лорду Благородного Дома. Но теперь, когда этот момент настал, он почувствовал, что его ноги просто одеревенели от страха, не в силах пошевелиться.
— Ты можешь выйти сам или я могу оглушить и перенести тебя по воздуху.
И это выглядело бы не очень достойно, правда ведь? Эдвард сглотнул и заставил свои ноги двигаться.
— После вас, — насмешливо произнёс молодой волшебник, указывая рукой нужное направление.
Эдвард ненадолго задумался о том, чтобы напасть на своего похитителя физически, но эта мысль быстро улетучилась. Поттер был больше и сильнее, у него имелся нож на поясе, и ему не нужна была палочка, чтобы колдовать. Это было бы самоубийством.
Поэтому он просто шёл, куда велено, и ничего не говорил.
Эдвард мог бы заговорить, если бы не ужас, сковавший его горло. Гнетущая тишина и зловещие звуки шагов сводили его с ума.
Несколько раз по пути он думал о том, чтобы развернуться и напасть на Поттера, но так и не смог набраться смелости и сделать это. Да и какой в этом был смысл? Они уже прошли через несколько каменных дверей, для открытия которых требовалась магия, а у Поттера, похоже, даже не было с собой палочки. Даже если бы Эдварду каким-то чудом удалось его одолеть, он всё равно остался бы в пустом коридоре.
Они слишком уж быстро добрались до места назначения, именно так подумалось Эдварду.
Они оказались в какой-то лаборатории для зельеварения, но совсем не похожей на те, что он видел раньше. Прежде всего, комната была слишком большой и наполнена слишком большим количеством странных предметов.
Он распознал набор котлов, а также полки с ингредиентами, хранившимися за толстыми стеклянными дверцами, хотя некоторые из тех ингредиентов были до ужаса похожи на человеческие органы. В соседнем стеклянном шкафу находилась коллекция ножей: от самых крошечных до настоящих мясницких тесаков. Эдвард решил не думать об их назначении.
Но на этом знакомые ему предметы закончились, а занимали они лишь небольшую часть помещения. Одну стену украшали большие стеклянные трубки, наполненные зеленоватой, но по большей части прозрачной жидкостью. В нескольких из них плавали какие-то странные существа с коричневой кожей, похожие на нечестивое дитя домового эльфа и гоблина. У них были большие заострённые уши и большие круглые глаза, почти как у домового эльфа, когтистые руки и ноги, почти как у гоблина, но на руках пальцев всего четыре, а на ногах — три. Однако на этом сходство заканчивалось, поскольку у существ также виднелось шесть странных маленьких костяных шипов вдоль челюсти, а ещё они были немного выше домовых эльфов или гоблинов, с непропорционально, по сравнению с телом, длинными руками и полным отсутствием каких-либо видимых гениталий.
Последними примечательными предметами в комнате оказались две каменные плиты, к каждой из которых были прикреплены железные кандалы, а между ними на постаменте возвышалась странная машина серебристого цвета.
— Нравится? — спросил Поттер, заставив Эдварда подпрыгнуть.
— Что? — спросил он нервно.
— Моя лаборатория, тебе нравится? — повторил Поттер.
— Наверное, — осторожно произнёс Эдвард, не зная, что ответить.
— Рад, что хоть кому-то понравилось, — проворчал Поттер, сильно озадачивая мужчину своим дружелюбным тоном. — Я знаю, в последнее время я провожу здесь много времени, разбираясь с твоими товарищами по несчастью, потому что не хочу оставлять вас без присмотра, пока буду в отпуске, но мои девочки иногда ведут себя так, будто я намеренно избегаю их, используя вас для своих экспериментов, вместо того, чтобы просто убить. Просто я не люблю тратить ресурсы впустую, понимаешь?
Эдвард покраснел от такого откровенного заявления.
— Ты не обязан этого делать, — отчаянно взмолился Лорд Паркинсон. Когда пришло время, решимость умереть с достоинством быстро покинула его. — Я заберу свою семью и уеду из страны, мы больше никогда не встанем у тебя на пути. Если хочешь, можешь стереть из моей памяти последние несколько месяцев.
Поттер лишь тупо уставился на него.
— Пожалуйста… я не хочу умирать.
— Не хочешь умирать? — эхом повторил Поттер с оттенком веселья. — Ты помнишь своё посвящение в ряды Пожирателей Смерти, Паркинсон? Маленького мальчика и его родителей, которых ты убил?
Эдвард помнил. Это немного беспокоило его, убийство семьи, столь похожей на любую другую, но, в конце концов, они ведь были грязнокровками и маглами. И он смирился с этим.
— Ты знаешь, почему они погибли?
К чему этот вопрос? Они погибли, потому что он убил их, потому свободный_мир_ранобэ что они представляли угрозу их укладу жизни, и Тёмный Лорд приказал их убить.
— Они погибли из-за невежества и страха.
— Я не боюсь грязнокровок, — огрызнулся Эдвард, понимая, что это, скорее всего, неразумно, но гордость не позволяла ему промолчать.
— Правда? — хихикнул Поттер, очевидно, удивлённый этим заявлением. — Страх — такая интересная штука. Он лежит в основе всего живого. Это самый мощный духовный импульс и самая распространённая из всех эмоций. Страх — причина стыда, он скрывается за гневом и надеждой, без страха не может быть и любви. В конце концов, если ты не боишься потерять любовь, выходит, что тебе всё равно? Человек без страха был бы истинным чудовищем. Конечно, проблема страха заключается в том, что он порождает идиотов, вроде тебя, так отчаянно пытающихся избавиться от причины своего страха, о котором не могут перестать думать. Ты, вероятно, оправдывал это защитой своего мира, но на самом деле просто выплёскивал эмоции. Лишь немногим лучше, чем загнанная в угол крыса.
— Мы защищали наш мир, — резко выдал Эдвард, искра гнева пробилась сквозь его страх.
Поттер лишь снисходительно кивнул.
— Мхм, ну вот, ты опять лжёшь самому себе. Ты защищал свои привилегии и ничего более. Раньше всё было проще, не так ли? Во времена твоих прадедов грязнокровки знали своё место? Конечно, знали — обычный мир для простых людей тогда был местом грязным и суровым. Попасть в мир магии, где не было недостатка в пище, где можно было жить в хорошем, чистом доме и не нужно было горбатиться на работе от рассвета до заката, должно быть, казалось сродни мечте. Немного нетерпимости в размен на всё это? Почти то же самое, что им приходилось терпеть от богачей. Но мир изменился. В то время как волшебники стояли на месте, маглы прогрессировали. Старый порядок пал, и на его место пришли идеалы равенства для всех. По большей части это ложь, но людям нравится в неё верить, и грязнокровки перестали радоваться тому, как топчут их гордость. Ты видел это, даже если не понимал, и боялся этого.
Это сильно ударило по Эдварду, потому что он действительно мог припомнить немало таких ворчливых бесед между его коллегами о том, что грязнокровки больше не знали своё место. Это также показалось ему спасительной соломинкой, за которую можно было ухватиться, что-то, что могло бы убедить Поттера не убивать его.
— Но ты и сам Лорд, Лорд двух могущественных семей, — сказал он, стараясь, чтобы в его голосе не ощущалось ноток отчаяния. — Зачем тебе подрывать своё собственное положение и отдавать грязнокровкам то, что ты мог бы оставить своим детям?
Эдвард слишком поздно вспомнил, что мать Поттера тоже была грязнокровкой, но всё равно счёл это хорошим аргументом.
Похититель, казалось, не обратил внимания на оскорбление его матери, но при этом насмешливо фыркнул в ответ:
— И сделать их такими же никчёмными, как Драко Малфой или твоя дочь? Такими же самодовольными и несносными, как Теодор Нотт? Таким же глупыми, как Маркус Флинт? Лучше уж смотреть, как всё это исчезнет. Магия столько всего даёт, даже тем, кто родился в самых неблагоприятных условиях. Я не позволю никому из своих детей прятаться за деньгами или наследством. Если они хоть чего-то будут стоить, им это не понадобится.
Эдвард совершенно не понимал Поттера. Тот был безумен, должен был быть безумцем.
— Но мы отклонились от темы, я кое к чему вёл, — продолжил безумец. — Я тоже боюсь. Возможно, мне повезло заполучить огромное преимущество, позволяющее мне изучать магию гораздо быстрее, чем нужно; возможно, я лучше всех понимаю всю глубину природы магии; возможно, я более талантлив, чем кто-либо другой из моего поколения или из сотни поколений до меня; возможно, у меня достаточно потенциала, преданности и любви к изучению магии, чтобы стать самым совершенным волшебником, когда-либо жившим в этом мире, но мне всего шестнадцать лет и у меня очень мало реального боевого опыта. Волдеморт старше меня более чем в четыре раза и, похоже, он как раз специализируется на боевых аспектах. Если я отнесусь к нему легкомысленно, то он меня уничтожит. Ирония заключается в том, что Волдеморт тоже боится. Я не знаю, что случилось с ним в юности, что заставило его так сильно ненавидеть и бояться обыденного мира, но человек не стал бы так цепляться за жизнь и власть, не будучи в страхе. Он не пытался бы убить ребёнка, если бы не был в ужасе. Держу пари, он даже не знает, что будет делать, если победит. Он просто слишком напуган, чтобы остановиться.
Как только Поттер замолчал, его рука метнулась в сторону пленника, пальцы сжались, как когти, и Эдвард почувствовал, как невидимая сила схватила его, словно рука великана, сжавшаяся в кулак.
— Вот почему то, что ты хочешь, не имеет значения— мрачно произнёс Поттер. — Тёмный Лорд воспользовался твоим страхом и невежеством, чтобы заманить тебя к себе на службу, страх Волдеморта перед любым, кто может бросить ему вызов, сделал его моим непримиримым врагом, а мой страх перед ним заставляет меня убивать его рабов, прежде чем те будут использованы против меня. Вот он наш порочный круг, Паркинсон.
Его грубо кинули на одну из каменных плит, которые он заметил неподалеку, и железные кандалы, прикреплённые к ним, быстро ухватили мужчину за руки и ноги, обездвижив жертву. Затем, пока он хрипло вздыхал от боли, вызванной ударом, ему в рот засунули резиновый шарик.
— Извини за кляп, но мне очень не нравится, когда люди кричат от боли или умоляют пощадить их жизнь. Я бы вырубил тебя, но боюсь, что то, что я собираюсь с тобой сделать, скорее всего, пробудит тебя от чего угодно, разве что Напиток Живой Смерти тут поможет, но я не хочу переводить на тебя зелье, — Поттер сказал это с пугающей искренностью.
Эдвард инстинктивно боролся в своих путах, но итог был предсказуемо безрезультатным.
Поттер продолжал говорить, пока возился с аппаратом, стоявшим между Паркинсоном и другой плитой.
— Если тебе интересно, что это такое, то это аппарат для высасывания жизни.
Эдвард уставился на аппарат с широко раскрытыми от ужаса глазами и начал выкручиваться с ещё большей яростью.
Поттер продолжал тем же спокойным тоном, пока с помощью ножа разрезал мантию Паркинсона, оголяя грудь мужчины:
— Я подчерпнул эту идею из «Принцессы-невесты». Отличный фильм, я бы порекомендовал его тебе, если бы ты хоть немного представлял, что такое телевидение. Полагаю, ты мог бы также прочесть книгу, но от этого будет мало толку, поскольку я собираюсь тебя убить.
Эдвард безрезультатно выразил свой страх в резиновый шарик, засунутый ему в рот.
— Сильно не переживай, всё закончится относительно быстро. В отличие от оригинальной машины для высасывания жизни из «Принцессы-невесты», моя версия не является инструментом для пыток. Я эту часть никогда всецело не понимал. Ты создаёшь машину, способную высасывать жизнь из людей, и используешь её для пыток? Это всё равно, что использовать волшебные палочки как палочки для еды.
Одна из присосок была помещена над его сердцем и прилипла к коже, очевидно, магическим образом.
— Знаешь ли ты, что при зачаровании предмета важно учитывать его назначение? — спросил Поттер.
Эдвард действительно не знал этого, но учился он средненько и, кроме того, не был особо хорош в зачаровании. В данный момент у него были более важные заботы, чем бессмысленные вопросы Поттера.
— Можно подумать, что назначение не важно, но это не так. Если убрать в сторону магию, то на самом деле это просто механический всасывающий насос. Пришлось немного поработать, чтобы сделать всё правильно, но, кажется, у меня получилось. В конце концов, нельзя сделать машину для высасывания жизни из пивной кружки с помощью молотка, как бы смешно это ни звучало.
Эдварду сейчас было совсем не до смеха.
— Ладно, теперь приступим ко второй части этого эксперимента… — пробормотал Поттер, а затем направился к наполненным жидкостью стеклянным трубкам, увиденным Паркинсоном ранее.
Поттер остановился перед одной из них, той, где находились эти странные существа, и, должно быть, произнёс какое-то заклинание или вроде того. Жидкость вытекла, оставив существо безжизненно скорчившимся в своём стеклянном ограждении. Другое заклинание подняло весь стеклянный контейнер вверх, открывая Поттеру доступ к существу.
— Ты когда-нибудь видел таких? — радостно спросил этот явно ненормальный молодой волшебник.
Эдвард не видел, хотя и не был в состоянии ответить.
— Это Бурый Прихвостень, если тебе интересно, — всё равно объяснил Поттер, почему-то выглядя так, будто ему трудно удержаться от смеха. — Их использовал Четвёртый Повелитель, чтобы свергнуть Славную Империю, и его предшественники до него, чтобы свергнуть не столь славно названные земли.
Эдвард никогда не слышал ни о Повелителях, ни о Славной Империи. Может быть, Биннс чему-то не доучил его по «Истории магии»? Вполне возможно, ведь тот говорил только о Восстаниях Гоблинов.
— Они — некромантский конструкт, если тебе вдруг любопытно, — продолжал Поттер читать свою лекцию. — Ты, возможно, знаешь об Инферналах, что на самом деле просто тупое название зомби, которое ни с того ни с сего заставляет их звучать слегка дьявольски. Инферналы — это творение начинающих некромантов. Любой идиот может использовать остатки жизненной силы мёртвого тела, чтобы оживить мёртвую плоть. Ну, может, и не любой, но сделать это не так уж и сложно. С другой стороны, прихвостни куда сложнее, если можно так выразиться. Если попроще, то ты создаёшь желаемое мёртвое тело по собственным спецификациям, а затем накачиваешь его жизненной силой для дальнейшего оживления. Это уже Некромантия среднего уровня и результат куда лучше, чем просто полуразложившаяся, полусгнившая туша. В идеале мне нужен целый улей прихвостней, который будет делать большую часть тяжёлой работы и создавать их как конвейер, но для этого мне придётся провести несколько серьёзных экспериментов с репродуктивными органами человеческих женщин, в частности ведьм и, возможно, сквибов. Жаль, что в мире так мало ведьм, склонных к психозу и убийствам. Я даже жалею о том, что убил в прошлом году Алекто Кэрроу, хотя её смерть была не напрасной. Кроме неё и Беллатрисы, кажется, что большинство ведьм предпочитают проявлять свою злобу более тонкими способами. Хорошо для них, плохо для меня. Мои девочки очень терпимо относятся к тому, что они называют «сомнительными с моральной точки зрения экспериментами», но они почти наверняка станут возражать, если я начну хватать ведьм, не являющихся Пожирателями Смерти, или сквибов, или маглов, даже если те будут не очень хорошими людьми. По крайней мере, Флёр и Дора будут против. Честно говоря, мне трудно понять, почему — они, кажется, не против того, что я сделал с Нарциссой, а это вряд ли можно считать приятнее, чем её убийство и разбор на органы. Возможно, не столь грязно, но не сказать, что превращение такой гордой, надменной женщины в мою довольную любовницу с промытыми мозгами хуже, чем просто смерть. Даже если сейчас с ней куда приятнее находиться рядом. Самое ужасное здесь то, что раньше я понимал причины… мне так кажется. А теперь не понимаю, не совсем. Вот почему я дал девочкам право последнего слова в том, над кем я буду ставить эксперименты, если тебя это интересует. Само собой, помимо того, что они себя так лучше чувствуют— я просто не могу быть уверен, насколько далеко я отошёл от «нормы». Будь моя воля, я бы схватил на выходных Драко Малфоя, Теодора Нотта, Винсента Крэбба и Грегори Гойла в Хогсмиде или ещё где, но Дора возразила, мол, они слишком молоды и что они ещё ничего не сделали. Я пытался объяснить, что они могут стать проблемой в будущем, или что они ничуть не моложе меня, и привёл ещё множество других вполне веских причин, чтобы позаботиться о них прямо сейчас, но она настояла на своём и расстроилась, когда я сказал, что она не мыслит рационально. Даже Флёр выглядела несогласной со мной, а Луна не стала выбирать чью-то сторону. Полагаю, Боунс, вероятно, тоже не обрадуется тому, что я убиваю «детей», а Нарцисса всё еще любит своего сына… Когда доходит до дела, единственное, что защищает этих придурков от меня, так это чужая сентиментальность. Я не хочу из-за них вбивать клин в мои отношения с теми немногими людьми, что мне дороги, но я просто уверен, что всё это потом нам аукнется. Со мной такое достаточно часто случалось, и теперь я могу распознать подобный пиздец, но, вероятно, даже не успею сказать «я же вам говорил», когда это случится.
Дружелюбный, беспорядочный тон Поттера только усугубил ситуацию, просто потому что дал Паркинсону чёткое понимание, что парень делает это не из-за какой-то злобы или ненависти. Эдвард Паркинсон был для него просто сопутствующим ущербом.
— Так, я думаю, всё готово, — заметил Поттер, прикрепив что-то к груди существа и ещё раз всё осмотрев, на всякий случай. — Хорошо, что с помощью магии гораздо легче определить количество биоэнергии, чем с помощью науки, иначе бы всё вышло гораздо сложнее.
Эдвард уже не слушал, он безвольно лежал в своих путах и желал, чтобы Поттер просто заткнулся.
— Я тебя пугаю, не так ли? — спросил явно безумный волшебник. — Довольно странно, насколько тонка кишка у среднестатистических Пожирателей Смерти, учитывая то, чем вы, ребята, занимались в былые времена. Вы можете убивать, насиловать и пытать, как в последний раз, но мысль о том, что однажды вы можете поменяться с жертвами местами, никогда не приходила никому из вас в голову. Если бы у нас было время, вышел бы интересный эксперимент — мы бы посмотрели, смогу ли я прорваться через твои социальные устои и заставить тебя понять, насколько ты похож на тех, кого ненавидишь. Какой же удивительный подвиг умышленного невежества.
— Впрочем, я не удивлен — невежество, умышленное или нет, является неотъемлемой частью цивилизации. Видишь ли, правда — вещь страшная. Она режет глубже самого острого меча, бьёт с силой большей, чем у самого тяжелого молота, и никого не щадит. Хрупкое человеческое эго и вялое чувство безопасности, из которых состоит общество, недостаточно прочны, чтобы противостоять правде, даже чуточке правды. Общественные нравы, религия, закон, культура, традиции… человечество прекрасно справляется, прячя от себя уродливые истины мира с помощью таких мелочей. Стоит лишь чуть дальше заглянуть за занавеску, и увидишь… ну, меня.
Мерлин, почему этот безумец не мог просто уже покончить со всем? Если Эдварду суждено умереть, то он предпочёл бы не выслушивать, как Поттер перед этим разглагольствует на тему философии.
— Да, Паркинсон, я знаю, что действую тебе на нервы, — Поттер сказал это так, словно прочитал его мысли. Насколько Эдвард знал, возможно, так и было. — Извини за это, но у меня уже вошло в привычку вести монолог с людьми, которых я собираюсь убить. Ужасная привычка, я знаю. Мне даже не нужно было смотреть фильмы о Джеймсе Бонде, чтобы понять это. Тем не менее, для меня это хороший способ выразить свои мысли в устной форме. Иногда вещи, что хорошо звучат в голове, оказываются полной ерундой, когда срываются с уст.
Значит, он лежал здесь, прикованный к каменной плите, со слюной, текущей изо рта из-за резинового шарика, затыкающего ему рот, потому что Поттеру нравилось размышлять вслух? Эдвард пожалел, что не напал на этого ублюдка. Так вышло бы куда достойнее.
— Нет, не вышло бы, — ответил на его мысли Поттер, подтверждая подозрения Эдварда, что тот обучен Легилименции. — Я ждал, что ты так поступишь, но у тебя не хватило духу. Но не расстраивайся, ты был таким не единственным. Я настолько сильнее тебя, что мысль о нападении внушала тебе подсознательный страх. По этой же причине Волдеморт и даже Дамблдор обладают такими устрашающими аурами, хотя старик скрывает её, насколько это возможно. Мне интересно, не потому ли Волдеморт так ненавидит маглов, ибо те не обладают таким же магическим шестым чувством и не пугаются его инстинктивно. Насколько я знаю, это может быть основной причиной того, почему волшебники не любят общаться с маглами: отсутствие у последних ауры. Меня это уж точно нервирует.
Поттер на несколько секунд вдумчиво замолчал, а затем покачал головой и снова встретился взором с глазами Эдварда. И печально улыбнулся.
— Я знаю, ты, наверное, думаешь, что я сумасшедший. И я тебя не виню— это та самая рефлекторная человеческая реакция на всё, что не соответствует твоему собственному пониманию мира. Но я нечто гораздо хуже, чем простой сумасшедший. Я ужасно, ужасно вменяемый. Или, вроде как, пытаюсь им быть. Снимать слои фальши, под которыми ты живёшь, становится всё труднее, когда ты уже расправился с очевидными, особенно когда некоторые из них присущи твоей личности. Когда-нибудь я поблагодарю того дементора, что чуть не чмокнул меня несколько лет назад… И заставил задуматься, что нет ничего лучше, чем взгляд в вечность.
Поттер снова затих, но на этот раз что-то изменилось. Он выглядел не просто потерянным в мыслях, а полностью выпавшим из реальности.
Целых две минуты Эдвард в замешательстве наблюдал за тем, как зеленоглазый волшебник безучастно смотрит куда-то вдаль, всё это время почти не двигаясь. Поттер мог сколько угодно утверждать, что он в здравом уме, но с ним явно было что-то не так.
— Я скучаю по ней, понимаешь? — продолжал он как ни в чём не бывало, заставив Эдварда вздрогнуть от неожиданности. — По Тьме. Я знаю теперь, что она делает с людьми, как она сделала меня холоднее. Возможно, моё воспитание не способствовало развитию эмпатии, но раньше я не был таким. Меня вырвало после убийства Петтигрю, а теперь сам Франкенштейн со мной рядом не стоял, ибо я ничего не чувствую. Я пытался вести себя «нормально», насколько мог, но оказалось, что от черт социопата просто так не избавиться. Ещё неизвестно, как бы всё обернулось, если бы не мои девочки и их прекрасные души. Мне интересно, есть ли у Луны дар предвидения, после того, как она настаивала на «Соединении» с ней, или это она была самой собой. Тьма тоже бывает прекрасна, она погружает мир в безысходность. Столь спокойную и безмятежную…
Поттер прервался и снова жутко притих. Прошло ещё несколько минут, прежде чем он продолжил:
— Я немного солгал тебе раньше, — признался он, похоже, не осознавая своего промаха. — Я сказал, что в последнее время быстро разбираюсь со своими заключенными, потому что уезжаю в отпуск и не хочу оставлять вас без присмотра. Это правда, но главная причина заключается в том, что Тьма становится ближе всего, когда я убиваю. Я как толстяк, пытающийся сесть на диету, но всё равно постоянно приходящий понюхать сосиски. Я знаю, что это глупо, но не могу остановиться. В своих снах я вижу мир без огня, замёрзший до самого основания, дрейфующий в пустоте без звёзд…
Ещё одна долгая пауза. К сожалению, это дало Эдварду время обдумать то, что он только что услышал. Возможно, Поттер не так склонен к вспышкам ярости, как Тёмный Лорд, но нервировал он в разы сильнее. Казалось, что он разговаривает уже не с ним, а с самим собой.
— Сначала я думал, что это просто синдром отмены, и не обращал на него внимания. Это тоже было глупо — думать, что можно относиться к этому как к наркотической зависимости. Я пробовал каждый день впитывать силу Солнца, думая, что его свет поможет. Не помогло. И даже хуже стало. Свет такой резкий и громкий… Мой самоконтроль ослаб, моё внимание уже не такое, как раньше, и у меня всё время слишком много энергии. Мои руны… это грубое, перманентное вмешательство, что я совершил над собой, и они так запутаны друг в друге. Я не знал того, что знаю о магии сейчас, я не учёл, насколько пропитано магией моё тело. Чем больше я впитываю силу Солнца, тем больше усиливаю их воздействие и тем сильнее жажду успокаивающего прикосновения Тьмы…
Поттер снова взял паузу, но на этот раз казался задумчивым, а не отсутствующим. Затем он повернулся и посмотрел на Эдварда со странной извиняющейся улыбкой.
— Думаю, я уже достаточно утомил тебя своими личными проблемами, хотя ты на удивление хороший слушатель, по крайней мере, когда тебе затыкают рот. Веришь или нет, но это помогло мне принять решение по поводу того, что грызло меня уже какое-то время. Эталу это не понравится, но меня затянула его легенда, и я совершил ошибку, посчитав, что он мудр. Возможно, он умнее большинства людей и обладает превосходными чувствами, но он всё ещё остаётся животным. Он любит то, что ему нравится, а остальное ему не важно. Я не могу всё время склоняться только в ту или иную сторону, я должен найти баланс.
Это ничего не значило для Эдварда, который, откровенно говоря, был более чем раздражён, напуган и встревожен тем, о чём говорил Поттер.
— Я благодарен тебе за то, что ты выслушал мои рассуждения. Мне уже почти жаль, что я выбрал для тебя такой мучительный конец, но теперь уже слишком поздно менять своё решение. Я знаю, что ты боишься умереть, и не скажу, что безосновательно, но постарайся не сопротивляться и утешься тем, что скоро всё закончится. Объятия Тьмы нежны. Позволь ей поглотить твои печали, навсегда.
Эдвард успел лишь на мгновение ощутить суровую неизбежность своей неминуемой смерти, прежде чем Поттер активировал аппарат для высасывания жизни и превратил всё его сущее в боль.